Ощущение некой опустошенности и неуверенности после первой ночи, наверное, знакомо многим женщинам: поди знай, как оно дальше сложится. А он меня обнял и сказал: «Ну что ты? Уже все произошло. Все было хорошо».
Собрался и уехал, и с тех пор стал приезжать ко мне часто. Но в коллективе мы свои отношения еще долго не афишировали. Никаких вольностей на людях Михаил Владимирович по-прежнему не позволял. И на гастролях мы останавливались в разных номерах.
Однажды у него были концерты в московском клубе «Манхэттен». Перед выступлением, сидя в гримерке, Миша с бэк-вокалисткой Светланой Терновой вдруг начали подшучивать над Челябинском. Мол, вся страна думает, что у них эскимо с чугунной стружкой, чай пьют без сахара и заварки, да еще холодный, а пилюли глотают в цельнометаллической оболочке.
— Потому и Ира у нас такая суровая, умеет молчать.
— И утюги с собой в чемодане возит на случай самообороны.
Ха-ха-ха!
— И зарплату, наверное, в лифчик прячет. Вы, Михаил Владимирович, не проверяли?
Я до глубины души была обижена тем, что Миша участвовал в этом фарсе. Не могла найти объяснения: зачем, почему? Меня буквально трясло от обиды: «Он не любит меня, раз позволил так оскорблять. Ему просто удобно всегда иметь под рукой девицу, с которой при желании можно провести вечерок. Добился своего, затащил в кровать, а теперь ведет себя по-свински».
Пока шло выступление, я с горя выпила маленькую бутылку водки без всякой закуски.
Опьянела в хлам. А когда они вернулись в гримерку, высказала все, что думала. Не бузила и не материлась, только плакала очень сильно: «Какая разница, кто где родился?! Если мы простые, из Челябинска, значит, хуже вас, тверских-московских? Так нельзя поступать с людьми! Это жестоко и подло!»
Меня скрутили и запихнули в машину на заднее сиденье. Я рыдала на плече у Николая Ивановича, продолжая отстаивать честь простых людей из глубинки. В машину заглянул Круг: «Коля, успокой ее. Привез на свою голову».
Тогда решила, что это конец. Но потом оказалось, что я все сказала правильно и Миша это оценил.
Я стала женой Круга, потому что была искренней, говорила только то, что думала.
Всю дорогу до Твери я плакала. Николай Иванович меня до квартиры проводил, спать уложил, чтобы ничего со мной не случилось. Утреннее похмелье было тяжелым, голова болела, тошнило: я редко притрагивалась к спиртному, а тут — «чекушка». Поднявшись, привела себя в порядок и поехала к Мише, в его машине остались мои вещи. Дверь открыла Зоя Петровна — Мишина мама. Вгляделась в мое заплаканное лицо.
— Ира, что случилось?
— Я себя не очень хорошо повела. Уезжаю домой.
Потом позвонила подруге в Челябинск: — Я возвращаюсь, предупреди в ресторане, завтра выхожу на работу.
— Но как, почему?
— Приеду — расскажу.
Собрала вещи, сходила за билетом и набрала телефон Круга:
— Михаил Владимирович, простите, я недостойно себя вела.
Теперь вот уезжаю, всего вам доброго.
— Я тебе зарплату должен, — говорит он.
— Я ее не заслужила, — прошептала, едва сдерживая слезы, и повесила трубку.
Действительно считала себя виноватой в том, что напилась и устроила сцену при посторонних. Все то же самое можно было сказать ему на трезвую голову наедине.