Успенская была раздражена и пару раз срывалась по поводу моих казавшихся ей неуместными шуток. Когда кандидатки в домработницы разошлись, я попросилась домой, но услышала: «Останься! Сделаешь мне массаж!»
Посмотрела с «королевой» половину серии какой-то дребедени, параллельно массируя «звездные» ноги, и снова попросила меня отпустить:
— Люба, я хочу выспаться. Устала смертельно.
— А от чего это ты устала? Что ты делаешь? Я одна тащу воз, на котором вы все сидите!
— Ну, раз ты так считаешь...
— Считаю!
Я ушла в гостиную, где домработница Люда отчаянно боролась со сном. Ждала, когда хозяйка отпустит меня и сама отправится на покой.
Минут через десять из кухни, где обосновалась Успенская, донеслось:
— Алина, иди сюда! Послушаешь мои старые песни.
Звучал альбом Успенской «Не забывай». Он никогда мне не нравился, а в этот вечер показался особенно чудовищным.
С трудом дослушав «хит» до конца, я спросила:
— Люба, о чем эта песня?
Как она подхватилась, как взорвалась!
— Что ты в этом понимаешь?! Разве хорошая песня обязательно должна быть о чем-то?! А музыка, она что, тоже тебе не нравится?
— А чему тут нравиться? Ни мелодии, ни аранжировки.
— Ладно, — процедила Успенская. — А вот эта? — и поставила очередной «шедевр».
Будь я в нормальном, неразобранном состоянии из-за проведенной практически без сна недели, наверняка бы оставила свое мнение при себе. Но тут выдала:
— Такое впечатление, что этот альбом ты записала с глубокого похмелья...
И Успенскую понесло:
— Что ты хочешь сказать?!! Что ничего не понимаю в стихах и в музыке?!!
Ты, неначитанное, необразованное быдло, смеешь меня учить?! Смеешь о чем-то судить со своим убогим совковым умишком?!
Ругательства сыпались и когда я одевалась в прихожей, и когда вышла на площадку.
Всю дорогу домой в ушах звучали слова Успенской: «неначитанное быдло!», «со своим убогим совковым умишком!» Вспомнилось, что с таким же презрением — естественно, в узком кругу, а не в прессе или на концерте — она отзывалась и о некоторых своих слушателях.
На следующий день мне позвонила домработница «королевы» Люда:
— Алиночка, не звони и не унижайся! Тебя тут такими словами кроют... Я знаю, что ты — талантливый и успешный человек, и понимаю, сколько ты для нее сделала.
— Мне не за что извиняться.
— Конечно!
Побереги свои нервы, не отдавай ей остатки своей жизни.
А у меня наступила полная апатия. Ни есть, ни спать не могла. Сидела, уставившись в стенку. Когда пыталась вызвать в памяти образ Успенской, перед глазами всплывало перекошенное злостью лицо, а в ушах звучал раздраженный голос: «Алина! Закрой рот! Что ты в этом понимаешь?» Теперь мне ясно, что я уже давно видела в ней не певицу, а немолодую сварливую женщину, променявшую творческие приоритеты на мещанские...
Очередной звонок последовал от директора Успенской Виталика:
— Что у вас с Любой все-таки произошло?
Прекрасно понимая, что Успенская стоит рядом с Виталиком, интересуюсь:
— Она рядом?
— Нет, что ты, я один...
Сухо излагаю ситуацию.
— Вообще-то мне это не очень интересно, — скороговоркой резюмирует Виталик.
— Люба просила передать, что больше в твоих услугах не нуждается, мы уже взяли на твою должность другого человека.
— Ну вот и замечательно. Пусть этот другой человек и работает.