«Георгий, сынок, у меня рак», — выпалила я. Повисла пауза. А потом сын произнес:«Больше никогда этого не говори. У тебя нет рака. У тебя одни креветки».Наш народ всегда спасало чувство юмора.
Диагноз прозвучал как приговор. Доктор Наташа прятала от меня глаза. С трудом, но все же произнесла: «Иечка, у вас опухоль». Первые минуты не могла поверить. Это значит — рак? Я умру? Казалось, все происходит не со мной. Врач продолжает: «Давайте отнесемся к этому спокойно. Надо найти хорошего хирурга — чем быстрее, тем лучше. Он вас прооперирует, и все будет прекрасно».
Делаю вид, что слушаю, а у самой единственное желание — поскорее закурить.
Вышли с Наташей на крыльцо, обе задымили. Она начала рассказывать, как еще в детстве влюбилась в мою Денизу из «Небесных ласточек». В ответ вымученно улыбаюсь. Говорят, когда получаешь подобные вести, перед глазами проносится вся жизнь. Неправда! В голове становится пусто-пусто.
Распрощались, я пошла в сторону метро, и вдруг как током прожгло: как рассказать о болезни детям? Это было в прошлом августе. Нино только окончила ВГИК и уехала отдыхать. А Георгий знал, что у меня обследование. Ничего не поделаешь — надо звонить. Сразу выпалила:
— Георгий, сынок, у меня рак.
На том конце повисла пауза. А потом сын произнес:
— Больше никогда этого не говори. У тебя нет рака. У тебя одни креветки.
Все-таки в душе мой сын настоящий грузин, хотя по крови только наполовину. Наш народ неизменно спасало чувство юмора.
Невольно рассмеялась. Тучи рассеялись, и я вновь стала самой собой. Всегда старалась быть открытой миру и людям. Искренне любила, взапой дружила. Первой бежала на помощь. И сегодня, когда операция позади и все «тьфу-тьфу-тьфу», испытываю одно чувство — благодарности. Прежде всего к детям: знаю, что молились за меня ежеминутно. К друзьям, собравшим деньги на лечение. К докторам. Да просто к людям вокруг. Они всегда улыбаются, когда меня видят: «Иечка, ласточка, любимая наша девочка!»
Есть у меня и другие — небесные — защитники.
Целая армия тех, кого потеряла. Не встречала людей лучше. Уверена, они ангелы: дед, бабушка, тетя Марина, мама, Ладо. Все давно ушли, но до сих пор в моем сердце.
Первую треть жизни я просто купалась в любви. Впитывала ее как губка и считала, что так чувствуют все вокруг. Детство пахнет бабушкиными руками. Сациви, сацебели, гранат, грецкий орех — она постоянно хлопотала на кухне, жала, мяла, перетирала. Девочкой я была худющая, меня все время пытались накормить: «Детка, почему не ешь? Это вкусно! Съешь, а то я умру!»
Бабушка Нина Владимировна происходила из княжеского рода Бердзанишвили и даже в домашнем халатике выглядела королевишной.
Держала себя с достоинством, я не слышала от нее ни одной высокой ноты. Она была ходячей энциклопедией. Я ни бельмеса не соображала в математике, и бабушка лезла на стенку: «Ну что ты за дура?»
Дед Роман Фомич был трудягой. Родом из деревни, он прошел войну, приехал в Тбилиси, выучился. Когда я родилась, работал генеральным директором Внешторга Грузии. Дедуля меня обожал.
На дворе ночь, но я не сплю. «Посмотри, который час», — негодует мама, загоняя в постель. Бесполезно: знаю, что дедушка сегодня возвращается из командировки. Любопытство разбирает: что привезет в подарок? Прячусь под рояль, где живут в крошечных домиках мои куклы. И вдруг — вжик — яркий свет фар.
