Среди девочек-цветочков в нарядных пестрых платьях я выглядела чертополохом.
— Мы слышали, как вы пели, Мольченко, а какая у вас проза? — спросил председатель приемной комиссии Андрей Гончаров. Я взяла стульчик (стоять-то тяжеловато), подсела к столу и объявила:
— «Переезд Веры Фигнер из Шлиссельбургской крепости в Петропавловскую», — прочитала воспоминания революционерки, написанные ею после пыток и допросов, да так выстраданно, «совместив и присвоив» все муки героини, что меня приняли. Вот такая история: как я любила, да замуж не вышла...
Лет через семь иду из театра, вдруг меня догоняет мой незадачливый жених. Вызвался проводить и по дороге рассказал, что отсидел в тюрьме за фарцовку. А еще через три года незнакомый женский голос по телефону сообщил: «Лена, если хотите проститься с Володей, приезжайте на кладбище». Звоню Лариске: «Помнишь того мальчика, который держал меня в плену? Он умер...» И мы вместе зарыдали...
С Ларисой Борушко мы оказались не только на одном курсе, но и жили в одной комнате в общежитии. Вскоре мы приступили к занятиям и начали готовить отрывки. Я увлеченно репетировала этюды с Толей Лобоцким, однокурсником и соседом по общаге. Он был старше нас всего на четыре года, но ходил с видом «усталой подлодки»: у Толи уже были не только диплом Института культуры, но еще и жена с ребенком. Надя периодически приезжала из Тамбова навещать мужа, однако это обстоятельство не мешало девчонкам с Толей заигрывать. А он действовал по принципу: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей...»
Я держалась от этого девичьего ажиотажа вокруг Лобоцкого в стороне. Но однажды в процессе «творческих исканий» дело дошло до поцелуя. Словом, мы дорепетировались до того, что стали «внепланово» встречаться. И все это осталось бы в тайне, если б в один из приездов Нади ей не открыла глаза наша однокурсница: мол, ты уезжаешь, а у твоего мужа тут та-а-кие «этюды» с Мольченко! Та, естественно, вспылила и поставила Толе ультиматум:
