— Аня, идет набор в группу «Лицей», ты должна занять место Лены Перовой.
— Знаю я эту группу! Не пойду петь попсятину!
Но гитарист уговорил и даже проводил на кастинг. Я верю: любимые люди и после смерти не покидают нас. Они незримо присутствуют рядом и помогают. Убеждена, папа был со мной, когда я проходила прослушивание...
Первым делом я увидела Настю и Изольду. Скучающие надменные красотки сидели и разглядывали претенденток. Увидев меня, так и подпрыгнули! До сих пор помню выражение лица Изольды — оно очень сильно вытянулось и, мне кажется, прежнюю форму так и не приняло. Девушки, конечно же, помнили по школе, какой я была свободной и раскрепощенной, перспектива оказаться со мной рядом приводила «лицеисток» в ужас. Зато продюсер Леша Макаревич был иного мнения. Он произнес единственную фразу: «Только бы она могла издавать хоть какие-то звуки!»
Я пошла с ним в комнату для прослушиваний и спела. «На гитаре умеешь играть? — спросил он. — Придется научиться. Сроку тебе две недели».
До сих пор считаю, что это папа взял меня за руку и привел в группу «Лицей», о которой ему мечталось, когда мы были вместе.
Я начала зарабатывать деньги, на которые кормила семью. Первое время давались они мне нелегко. Я неконфликтный человек, умею находить общий язык с людьми. Со временем сумела наладить отношения и с «лицеистками», с Настей мы подружились и даже вместе пошли и сделали татуировки: я — маленький цветок на спине, она — букву А на плече. Но вначале был кошмар! Я жутко раздражала девушек тем, что не хотела подстраиваться под формат группы, не желала делать «фирменные» угловатые телодвижения, отказывалась петь песню про крыс: «Крысы — это твари с наглыми глазами. И я вижу смысл крыс уничтожать».
Я говорила:
— Девочки, это бред!
— Что ты выступаешь?! Пришла тут новенькая и права качает. Сиди — не трынди! Делай что говорят.
Макаревич требовал, чтобы я заплетала кудрявые от природы волосы в косу, мол, две солистки с распущенными волосами — перебор, хватит одной Изольды. А я не хотела косу! Девчонки звонили Леше с гастролей в Москву и жаловались: «Она не хочет убирать волосы!»
С высоты прожитых лет эти склоки кажутся детским садом, но тогда очень переживала. Однажды на репетиции Макаревич сказал: «Ты не артистка, а говно! Все портишь! Что ты крутишь бедрами, как непристойная женщина?! У нас съемка на Первом, а ты виляешь!»
Не так уж много требовалось: косу заплетай, на гитаре играй, бедрами не виляй, рот открывай. Все! Но моя натура не желала мириться с ограничениями. Сколько раз я рыдала по туалетам, ощущая себя бездарной, никчемной, непонятой...