«Часто думаю, что то, чем я занимаюсь, не моя профессия. До сих пор сам себе доказываю, что что-то могу. И когда получается, хожу такой счастливый! Многие крутят у виска: «Что он пытается доказать? Все уже давно доказано. Столько лет в профессии». Я помню все удачи, когда что-то удавалось создать на сцене или в кино. Потому что за этим стоит труд души...»
— Евгений Владимирович, как вы решили стать актером? Может, ваши родители занимались актерским ремеслом?
— На самом деле, если подумать, отец у меня был потрясающе талантливым человеком, у него был абсолютный слух, а еще он был безумно обаятельным. Между прочим, сам научился играть на баяне. Стоило ему развернуть его за столом, как это превращалось в настоящий спектакль. Однажды у нас в гостях сидели французы. Когда папа заиграл на баяне и запел, они заплакали, не понимая ни слова — оттого что почувствовали его обаяние, большое, сильное, сибирское. Отец-то мой был сибиряк.
Я часто в детстве бывал в Сибири, на родине отца. В 300 километрах от Новосибирска есть небольшое село Лобино, там жила моя бабушка Анастасия Никаноровна. Меня туда привозили из Ленинграда. Я рос в большой семье. Когда все родственники собирались на праздники, то соединяли несколько столов. Только внуков у бабушки было четырнадцать.
Помню, я там даже ходил в детский сад. Весна, мне лет шесть, уже тепло, солнышко греет спину... Я с детьми увлеченно копаюсь в песочнице. Вдруг слышу голос воспитательницы: «Сидихин, за тобой пришли!» Оборачиваюсь, а за забором детского садика стоит наш Рыжок. За всеми детьми родители приходили, а за мной... конь! Я перелезаю через забор к нему на спину, и он спокойно везет меня домой. Рыжок меня и в садик возил. Посадят меня на него, хлопнут его по заднице, и он спокойно доставляет меня к крыльцу.
— А как ваши родители попали в Ленинград?
— Дело в том, что моя мама — коренная ленинградка. Она окончила в 1962-м университет и по распределению поехала в Сибирь учительствовать. Это был для юной барышни шок — деревенская жизнь, никаких удобств... Она сразу пожалела, что согласилась на это.
Как-то моя бабушка, папина мама, которая была директором школы, приехала в гороно по делам. Вдруг увидела на крыльце плачущую молоденькую девушку. «Что ты плачешь, доченька? Что случилось?» — «Я приехала из Ленинграда, а что я тут буду делать? Коровам хвосты крутить?» И опять горько заплакала. Бабушка ее принялась утешать: «Ничего, дорогая, все будет хорошо, вот увидишь. Подожди, через неделю встретишь моего сына и влюбишься!» Через неделю мой папа привел в дом ту самую девушку. Это и была моя мама. А потом родители просто уехали в Ленинград.
Я родился в центре Ленинграда и воспринимал все это великолепие, которое меня окружало, — дворцы, площади, величественные храмы, проспекты — как данность.
С детских лет я больше всего люблю весну, когда греет солнышко, набухают почки, зеленеют лужайки. Все оживает вокруг...
Я воспитывался в очень хорошей семье, хотя никто меня за стол делать уроки не усаживал. Учился сам, но не скажу, что уделял особое внимание школьным предметам. Но если мне было интересно на уроке, занимался. Легко мог стать, например, отличником по физике. А еще мне нравилась учительница литературы, она так увлеченно рассказывала на уроках о своем предмете, что я, затаив дыхание, ее слушал.
Я очень любил читать, с четвертого класса перечитал практически всех наших классиков. Читал фантастику, приключения, французскую литературу конца XIX века. У нас была большая библиотека. Меня гнали с кухни, где я до ночи засиживался с книгой. Учительница литературы была молоденькая, пришла к нам сразу после института. Однажды вечером я видел, как она недалеко от школы с кем-то целовалась. Помню, написал сочинение про Мцыри за пять минут. Я строчил с таким вдохновением, что сам не смог разобрать свой почерк. Эмоции зашкаливали. Учительница, едва взглянув на мои каракули, поставила мне пять. Она поняла то волнение, которое меня переполняло. Это было такое ощущение родства душ...
