В нашем родном Колпино Ленинградской области музыкальная школа тогда была единственной, поэтому конкурс оказался бешеный — около ста человек на место. Я сидел в очереди и, будучи уже тогда в душе продюсером, подслушивал чужие разговоры. «У кого пианино нет, того могут не взять», — вычленил я самую важную информацию. Врать я тоже учился уже тогда, поэтому после прослушивания на этот вопрос ответил утвердительно. Правда, не ожидал второго вопроса:
— И какое же у тебя пианино?
— А я еще не знаю, оно запечатанное в коридоре стоит, — нашелся под всеобщий смех.
Когда я вернулся во двор, первым делом увидел заплаканную маму, которая бегала искала меня, и с ходу заявил в свое оправдание: «С тебя пианино!» Разъяснил, по какому случаю... А надо сказать, стоило фортепиано тогда почти как машина. И родители совершили этот подвиг — перенесли свою очередь на автомобиль. То первое пианино до сих пор живет у меня дома, я берегу его как талисман. Ведь с него все началось.
Родители умели ко мне прислушиваться, а я рос в «очень музыкальной семье»: отец — токарь, мама — медсестра. Однако когда родня собиралась у нас на посиделки, дедушка неизменно брал гармошку. Тогда люди отдыхали иначе, чем сейчас: хорошо слышно было и дружный хор соседей из-за стенки по праздникам. Одно точно: если бы мама со мной не сидела, я не выдержал бы всю рутину музыкальной и общеобразовательной школ. А отец вовремя сказал свое слово, когда меня пригласили в футбольную школу «Зенит». Я себя уже представил бегущим в «зенитовской» форме по полю, но он поставил меня перед выбором: «Либо музыка, либо спорт».
Из «музыкалки» при этом меня неоднократно пытались выгнать. Однажды, например, я уронил пианино. Просто хотел помочь девочке, которой симпатизировал, достать из-за него ноты... Меня журят, а за спиной у директора — грамоты о победах в конкурсах, все сплошь мои. Я думаю: «Не-а, не выгонишь!» Но каждый раз это еще сопровождалось материнскими слезами и отцовским ремнем.
Я вообще-то был хулиганистым. Как-то со школой ездили в колхоз, и я в поле нашел неразорвавшуюся авиационную бомбу. Мы с ребятами бережно завернули находку в куртку и положили под сиденье в автобусе. На обратном пути похвастались девчонкам, те подняли визг... Учительница срочно эвакуировала детей, а шофер разминировал автобус. Но мы так просто не сдались: поставили зарубку на дереве в том месте, куда выкинули снаряд, и потом вернулись туда пешком. На сей раз подкинули бомбу в подвал собственного дома! Там же ее потом и разобрали.
Родители же настояли, чтобы в четырнадцать лет я снялся в кино «Последний побег» на «Ленфильме». По сюжету требовались уголовники для детской зоны. На кастинге собрались уже опытные юные актеры, а я знал только последнее стихотворение, которое мы выучили в школе: «Прощай, немытая Россия!» И в результате меня оставили одного из всей этой шайки. В главной роли там снимался юный Серебряков. Он уже тогда был крутой, вокруг него суетились и режиссер, и оператор, остальных детей к юному дарованию не подпускали. И я не удивился, когда Алексей стал звездой. А сам в процессе тех съемок проникся атмосферой кино, но понимал, что это не мое.
