Но мама считала, что сыну пора посмотреть «Лебединое озеро», и купила школьную форму, в которой я утопал, подвернула рукава. Правда, фуражка с гербом все равно не держалась на ушах. Капельдинер заподозрила обман:
— Ребенку сюда нельзя.
— Это почему же? Он уже первоклассник, — не моргнув глазом соврала мама и уверенно протащила меня за руку в зал.
Еще родители все время меня чему-то учили: мама — вязать и вышивать, а папа — выжигать и выпиливать по дереву. Жили мы дружно, детство было счастливым и безоблачным.
Трудности начались, когда пошел в школу. Среди одноклассников я оказался белой вороной.
Поскольку жил с диагнозом «врожденный порок сердца», в школе меня освободили от физкультуры и труда. Ничто так не объединяет, как, к примеру, игра в баскетбол или сколачивание табурета, но я был всего этого лишен. По три месяца валялся в больницах, а иногда и по полгода проводил в детском сердечно-сосудистом санатории в подмосковной Малаховке. Учителя туда, конечно же, ходили, но они нас щадили, уроки длились по полчаса. Папа частенько наведывался ко мне из нашего родного Саратова. Беспокоясь не только о моем здоровье, но и о знаниях, советовал: «А ты почаще пиши нам письма и веди дневник».
Помню, как мы с ним ходили вокруг клумбы, папа зачитывал мое письмо: «Дорогие, мама и папа!» А теперь, Володенька, займемся разбором грамоты. Найди три ошибки, которые ты сделал».
И я мог потратить на это час, но находил. А дневники по совету папы веду всю жизнь.
Когда ребенком столько занимаются, не может быть плохого результата. Благодаря родителям постепенно наладились мои отношения с одноклассниками. Мама советовала: «Володенька, дружи с девочками, они дурному не научат в отличие от мальчишек-дураков», — и через какое-то время я знал все девчачьи секреты в классе. Папа был председателем родительского комитета школы, охотно помогал проводить концерты и утренники, аккомпанировал нашему хору на пианино, эти его культурные инициативы сблизили меня и с мальчишками.
В старших классах я серьезно увлекся историей, занимался в школе при истфаке Саратовского университета, наравне с первокурсниками участвовал во всесоюзной олимпиаде.
Мою работу о Степане Разине отметили дипломом, дорога на исторический факультет была открыта. Но незадолго до нового 1967 года случайно встретил дворового приятеля, хулиганистого парня Сережу Литовченко.
— Куда думаешь поступать? — спросил он.
— На истфак. А ты?
— А я в театральный.
Выяснилось, что с пятого класса он занимается в детском театре «Молодая гвардия» при Дворце пионеров, которым руководила выдающаяся женщина — Наталья Иосифовна Сухостав. Через ее руки и сердце прошли Олег Табаков, Галя Яцкина, звезда Малого театра Володя Богин, гениальный клоун Гена Ротман.
Так вот, мы с Сережей договорились, что тот возьмет меня на репетицию. Я пришел, посидел в зале и понял, что совершаю страшную ошибку. Но может, все еще можно исправить?
— Где ж ты раньше был? — огорчила меня Наталья Иосифовна. — Почему не пришел хотя бы классе в седьмом? А сейчас уже поздно.
Глаза мои заволокли слезы, я был чувствительным — в этом пошел в маму.
— Ну хорошо, — смягчилась Сухостав, — походи на репетиции, послушай, присмотрись.
До зимних каникул оставалась неделя, когда Наталья Иосифовна неожиданно позвонила моей маме, они были знакомы: «Слушай, Люба, тут на днях твой приходил, просился в студию.
