Все были потрясены: о-па, какую Краско невесту нашел! Шум в городе поднялся ого-го-го! У меня есть закадычный «друг» — терпеть не могу этого человека, который руководит театром «Русская антреприза» имени Андрея Миронова — Рудольф Фурманов. Он, когда встретил нас с Наталией первый раз, говорит:
— Это твоя внучка?
Я ему чуть в морду не дал. Еле сдержался.
— Не лезь, не твое дело.
Юля, дочка, конечно, была расстроена, но она так уважает папу, что никогда не выскажет мне неодобрения.
Знакомые часто спрашивали: «Неужели никто не посягал на Наташку в театре? Не приставал?» Пусть бы попробовали!
Я ревновал ее страшно, взгляды ловил, чуть что — готов был драться. Сразу всех и отшил! Молодые парни в театре обходили Наталию стороной: «Куда нам против дяди Вани».
Не вдруг она меня к себе домой пустила. Я ее сначала провожал от театра до остановки. Потом она разрешила ехать с ней до площади Труда, на которой выходила. И лишь спустя время позволила проводить до дома. Но дальше порога все равно — нет. А я уж успел предложение сделать: чего долго думать, когда у меня крылья выросли, я снова жить начал. Говорю ей:
— Наташ, выходи за меня замуж.
— С ума сошли? Возраст-то у вас какой.
— И что? У меня еще есть порох, так что разница может и не сказаться.
Она — ни в какую.
Наконец я не выдержал: «Ну ладно, хватит, давай показывай свою маму».
Папа Наташин, Николай Игнатьевич, умер еще до нашей с ней встречи. Я его не знал, но по всем статьям это был очень хороший человек, следователь.
«А я тут при чем? Она взрослая, сама должна решить», — сказала моя будущая теща, когда попросил ее повлиять на дочь.
На предложение выйти замуж Наталия ответила отрицательно, я вроде бы отстал, потом возьми да и спроси:
— Как ты, Наталия, относишься к венчанию?
Ответ был совершенно недвусмысленный:
— Разве можно иначе?
Тут уж я взял ее за руку и привел в церковь к отцу Константину венчаться.
Она потом говорила: «И ахнуть не успела! Иван Иванович меня подавил. Как гипноз какой-то, себя не помню». А я так думаю, сильно в ней было желание доказать, чего она стоит, тому, кто раньше с нею жил. Нелады были у моей Натальюшки в прежних отношениях с одним молодым человеком. Но это мои измышления. Даже если Наталия скажет «Какое вы имели право?», я отвечу, что так мне кажется, что же мне делать-то?
Батюшка поверил, что мы распишемся, и провел обряд. Только после этого пошли в ЗАГС.
«Ты, милая моя, благотворно на Ивана влияешь, он расцвел», — сказал отец Константин Наталии.
Я действительно возродился.
Один знакомый, заглянув ко мне в гримерку, увидел нас вместе и поинтересовался:
— Это твоя новая пассия?
— Жена.
— Милая моя, — тут же полез он с советами, — учтите, у него без детей не обходится.
— Это наше дело, — ответила Наталия.
Через год в разговоре я почему-то назвал ее «мать». Она говорит: «Откуда вы знаете?»
А я, видно, почувствовал. Или, может, очень хотел. И в семьдесят два года родили мы Ваньку. Еще через полтора года — Федьку.
Рождение детей — это окрыление. Это гораздо выше, чем супружеская верность, целомудреннее и сильнее.
Когда Лариса Луппиан, жена Боярского, увидела маленького Ваньку, сказала:
— Ой, Мишка меня убьет.
— Так чего ты? Заводи ребенка!
— Поздно, Ваня, боимся.
Теща моя души не чает в своих внуках. И сестра ее, когда нам с Наташкой надо было, приезжала и помогала с ребятишками.
Однажды я попросил сделать для родственниц два хороших места на спектакль.
— Кого записать, Иван Иванович? — спрашивает администратор Миша Оганесян.
— Теща моя, Наташкина мама, и ее сестра.