Тогда по радио часто выступал Народный артист СССР Иван Любезнов с «побасенками». Помню, слушал его и думал: «Лучше тебя буду!» Пришел в кружок очень собой довольный, а Ефрем Владимирович показал на сидящих в аудитории двадцать салажат и сказал:
— Вот ваша комиссия.
Под их скептическими взглядами я сразу впал в ступор.
— Не получается, — говорю, еле дотянув до середины.
Салажата гогочут, довольные.
— Сразу ни у кого не получается, — наставительно заметил Язовицкий. — Заниматься надо, милый, и не один год. Нет смысла вам ко мне ходить.
— Понимаете, дома-то у меня получалось.
Парни опять в хохот: дома у всех получается.
— Небось, мама, бабушка аплодируют, вы у них гений?
— Нет у меня бабушки уже, и мамы нет.
Они все замолчали. Язовицкий вдруг говорит:
— Ну-ка, освободите помещение.
Выгнал первокурсников, запер дверь на ключ, отвернулся к окошку:
— Читай!
Я стою, молчу, дрожь бьет. Рубикон какой-то, честное слово. А он: — Читай!
Моряк ты или не моряк?
Тут я вдруг успокоился, глаза закрыл, и как внутри эту басню слышал, так ему всю и выложил. Стою, боюсь глаза открыть. Лапища на плечо легла, я взглянул — это он, плачет, что ли? У него слезы в глазах!
— Сынок, не знаю, что ты будешь делать на флоте, но без театра тебе не жить.
И после этих его слов мы, два мужика, двадцать минут рыдали: я — от счастья, а он, наверное, от того, что грех на душу не взял, не загубил талант на корню.
В тот момент и начался артист Иван Краско. Дальше все было как по писаному. Диплом училища я получил с отличием. И отправился служить на Дунайскую флотилию. Командовали нами речники, военного образования не имевшие, получившие свои посты во время войны.
Мне очень не понравилось, как они кричат на матросов, и я тут же высказал им все, что думаю по этому поводу. «Да ты кто такой?! — услышал в ответ. — Мы тебя сгноим!»
Не стал я на них жаловаться, просто подал рапорт: мол, прошу уволить меня из рядов Вооруженных сил, потому что на гражданке больше пользы родине принесу.
«Что это еще за новости? — спросил капитан первого ранга Румянцев. — Мне доложили, что у вас диплом с отличием. Вы самый-самый. У нас бардак, вам службу возрождать. В чем дело? С командиром конфликт? Да он же дурак! — берет мой рапорт, рвет его и — в корзинку, я и сказать ничего не успел. — Иди, сынок, служи, не обращай внимания на дураков».
Не получилось у меня по-быстрому распрощаться с военной службой.
Но я ж в бабу Полю, упорный. Через пару недель второй рапорт написал. Румянцев удивился:
— Да, ты настырный. Куда пойдешь на гражданке?
Не говорить же ему, что в артисты:
— В учителя. Русский язык и литературу преподавать.
— В таком случае я тебя определяю на артиллерийские курсы, где из матросов делают офицеров. Им надо быть грамотными, ты и артиллерийское дело знаешь, а заодно литературу им преподашь.
Рвет рапорт и бросает в корзину. Так повторялось пять раз.