«Зин, сходи купи сигареты. Две пачки. А то у меня закончились, так хочется курить», — попросила она меня после ухода невестки, сразу по-свойски перейдя на «ты».
Когда я вернулась, Татьяна молча рухнула на диван, чиркнула спичкой и жадно затянулась. Я подумала: может, у нее плохое настроение или устала?
— Пойду, наверное, поздно уже...
— Хорошо, — не стала задерживать хозяйка, проводила до дверей. — Спасибо за сигареты.
— Если что-то надо, звоните, не стесняйтесь, — я написала свой домашний номер на обрывке газеты, которая лежала в прихожей возле телефона, желтого, кнопочного, из восьмидесятых годов прошлого века.
— Спасибо. А ты заходи, как будешь в этих краях, — уже в дверях предложила Татьяна.
Так и повелось: еду к молодым в гости и к Самойловой загляну. Привезу домашних блинчиков или пирожков. На кухне тоже была та еще меблировка: древний диванчик, две жалкие полочки и столик, на подоконнике пара полузасохших цветов в горшках. Однажды решила что-то ей приготовить — так не нашла даже кастрюли, только чугунную сковородку в недрах плиты.
— Таня, как ты питаешься, если у тебя даже нормальной посуды нет? — удивилась я.
— Да зачем она? Я ведь не готовлю, какой смысл на себя одну? Захочется есть — иду в кафе или в Дом кино. Гильдия актеров дает бесплатные талоны на питание.
— Это неправильно, — поучала я ее как ребенка, — вдруг заболеешь, из дома выйти не сможешь? Должна быть посуда, хоть минимальный набор! А у тебя: вилки серебряная и мельхиоровая валяются рядом с погнутыми алюминиевыми. Ложка какая-то солдатская, замусоленная. Хочешь, я старье выброшу, а хорошее перемою и аккуратно положу?
Таня махала рукой, морщилась:
— Да кому это надо, пусть остается как есть!
В другой раз я предложила:
— Давай засохшие листочки из цветов уберу, станет уютнее.
Опять отмахнулась:
— Не дергайся. Соцработница придет, может, уберет. Если не забудет. А забудет — так и бог с ним.
К ней бесплатно приходила женщина из муниципальной социальной службы два раза в неделю — протирала пыль и мыла полы. Сама Таня не убирала. Не шила, не вязала. Не готовила. Чай заваривала в пол-литровой банке — бросит туда пакетик и пьет потом прямо из нее. Или из высокого стеклянного бокала, который был в единственном экземпляре. Имелась пара чашек на полках в кухне, но она их даже не доставала.
Красавицы с трудом переживают приход старости. Думаю, Таня тоже мучилась. В квартире не было ни одного, даже маленького, зеркала. Видно, ей не хотелось лишний раз видеть свое отражение. Пройдется по волосам гребешочком, руками пригладит, и ладно. Говорила: «Не перед кем мне красоваться».
Я все искала в ней хоть какой-то след Вероники из фильма «Летят журавли». Или Анны Карениной: величавый взгляд, утонченность. И не находила. Словно это и не она. Так она же!
Но разве Каренина могла бы сидеть на такой обшарпанной кухне, прямо нищебродской? В зале диван еще более или менее сносный, хоть и нитки торчат, а тут совсем жуткий, продавленный. Я бы не удивилась, узнав, что на нем Таня засыпает прямо в одежде. Но была еще спальня, там стояла кровать с серым покрывалом. Два огромных гардероба. Как-то один был приоткрыт, я заглянула: старые куртки, шубы, платья — битком набито. Видимо, вещи становились малы, но Таня не выбрасывала, не раздавала, а запихивала в шкаф и забывала о них.
Ничего ей было не нужно! Вот я себе накопила на роскошные очки от солнца за двести долларов — ношу и радуюсь, качественная вещь. А у нее: люстра в пять плафонов, такие остались только у бабок малограмотных в дальних деревнях — но ей и дела нет! Газетки валялись, журналы. Такого, чтобы серьезная литература, томик Пушкина или Толстого — я не замечала.
На кухне был крошечный холодильник, но его при мне Таня даже не открывала. Бывало, принесу продукты из магазина, она их на стол свалит. Я назавтра приду: молоко, сосиски так и лежат.
Мало-помалу, день за днем я подмечала любопытные детали в характере и облике некогда великой Самойловой. Ни разу не слышала от нее ни одного плохого слова в адрес теперешнего кино и молодых артистов, хотя обычно старики любят ругать новое. Не было в ней озлобленности. Я спрашивала:
— Тань, вот тебя твой кинематограф-то забыл! Обидно?
— Ну, мне грех жаловаться, — распрямлялась она, — у меня были хорошие роли. И жизнь хорошая, то есть нормальная.
Мне хотелось поговорить, начинала просить:
— Тань, ну пожалуйста, расскажи о съемках.