В октябре, уже выпал первый снежок, дошло до съемок сцены, где мне надо было падать с обрыва. Группе выдали овчинные полушубки, а я шел по берегу все в той же рваной робе. Андрею было этого мало. Привезли на площадку два брандспойта, которые окатывали меня ледяным дождем. Но и их показалось недостаточно, поставили еще и ветродуи. Холодная вода, пронизывающий до костей ветер, температура воздуха около нуля — пока шел по берегу, голову заломило от боли. А надо упасть, хотя я этого не репетировал: пачкать лишний раз одежду было жалко.
Дошел до нужной точки, Тарковский кричит: «Падай!» Глянул вниз, голова закружилась, но Андрей просит — значит, полный вперед! И я покатился с обрыва по корням, камням, кустам, пням, проехался на скорости как по терке. В глазах темно, но требуется играть радость — Бориска глину нашел! Поднялся, чувствую: кровь течет. А Андрей кричит сверху: «Коленька, отлично! Сыр рокфор! Еще дубль!»
Тут выяснилось, что сухую одежду для второго дубля забыли на базе. Пока за ней съездят, уйдет свет. Тогда я стащил робу, порты... Костюмерша прополоскала в реке. Мокрую одежду повесили на осветительные приборы, от нее пошел пар. Она чуть согрелась, снова ее натянул, сверху бросили канат. Полз наверх, про себя проклиная Андрея и Юсова: им-то хорошо в шубах! Не помню точное количество дублей, их было пять или шесть.
Тарковский попросил истопить избу рядом с площадкой. Когда туда зашел и скинул одежду, больше походил на бифштекс с кровью. Толя Солоницын насчитал на моем теле двадцать восемь ссадин и кровавых ран. Андрей тоже пришел, чуть ли не ноги мне мыл, растирал тело водкой и был нежным как прежде. Скажи он тогда: «Коля, надо еще раз повторить» — не задумываясь, покатился бы с обрыва. В наших отношениях наступил перелом, теперь Андрей называл меня героем, ведь я проделал такое, на что мало кто отважится. Тарковский снова увидел мою преданность ему и делу.
На моих глазах на «Рублеве» произошла личная драма Тарковского, завершившаяся для него уходом в новую, холодную жизнь. По сей день душа моя не принимает выбор Андрея. Почему он, великий режиссер, умевший выстраивать драматургию чужих судеб, не смог управиться с драматургией собственной жизни? Почему он приблизил женщину, которая стала его стигматами, постоянно кровавила душу, отрезала от друзей и близких? Не понимаю. Наверное, ответы знал он один. Уйдя к «ассистентке», Андрей три года не общался с матерью и сестрой. Он перестал видеться со мной и Юсовым — самыми преданными друзьями. Эта женщина взяла на себя функции шефа протокола, допуская к телу только избранных, а тех, кого считала недостойными, отторгала разными методами, в основном наговорами.
Приведу два примера. Наталья Бондарчук рассказывала, как ее отец, посмотрев «Солярис», был настолько впечатлен, что предложил Андрею вместе взяться за фильм о Достоевском. Но, как Сергею Федоровичу стало известно, «ассистентка» нашептывала: «Он тебя обязательно обманет, тебе этого не нужно». Тарковский — абсолютно бескомпромиссный в творчестве — в жизни оказался человеком безмерно доверчивым и внушаемым. Совместный проект с Сергеем Бондарчуком не состоялся.
