Земляникин привычно направился к Насте, но заметив голую Волчек, смутился, покраснел:
— Ой, Галина Борисовна, извините!
И действительно едва не потерял сознание.
Жил я в общежитии «Современника». Оно располагалось на Манежной улице в огромной квартире с видом на Кремль, некогда принадлежавшей Инессе Арманд. По соседству жили Стасик Садальский, Юра Богатырев, да много кто еще.
Юра был талантливейшим артистом. Помню, как трепетно он относился к родителям, звонил им каждый день, хотя это стоило денег, которых всегда не хватало. Мама Юры жила в Ленинграде, папа — в Подмосковье. Богатырев был художником, иной раз не выходил из комнаты по два дня — писал картину. У него даже яичница получалась высокохудожественной: так красиво, в определенном порядке выкладывал он кусочки колбасы на раскаленную сковороду. К сожалению, Юрина судьба в «Современнике» складывалась непросто. Галина Борисовна поначалу нежно его любила, потом охладела. В итоге Богатырев играл только эпизоды, что вгоняло его в депрессию, которую Юра лечил проверенным русским средством. Очень горько, что он так рано ушел.
Я благодарен «Современнику». Если завтра Галина Борисовна скажет: «Иосиф, ты должен прийти руководить постановочной частью», — пойду. Хотя, конечно, свой театр не брошу. Но много лет назад ушел из «Современника» в Театр имени Станиславского. Попову предложили стать там главным режиссером, а он не захотел. Я уговорил на компромисс: «Создайте режиссерскую коллегию, куда войдем мы — ваши ученики. Таким образом вы выполните постановление ЦК КПСС о работе с творческой молодежью, которое только что принято, начальство вас зауважает. А нам дадите возможность ставить те спектакли, о которых мечтаем». Попов идею с режиссерской коллегией озвучил, ему пошли навстречу.
Театр имени Станиславского стал для нас отдушиной. Первое, что сделали, — перекрасили светлый зал в черный цвет. Это вызвало бурю негодования в Управлении культуры, но оргвыводов не последовало. Анатолий Васильев взялся за «Первый вариант «Вассы Железновой» Горького, Борис Морозов поставил гениальный спектакль «Брысь, костлявая, брысь!», где блистали наши студенты — Саид Багов и Марина Хазова, впоследствии моя любимая жена и мать моих детей. В Театре имени Станиславского мы опробовали свои технологические наработки, доказывали каждым спектаклем, что знаем о театре что-то такое, что должны выразить на сцене. Но кончилось дело плохо, особенно для меня.
...Пьесу Виктора Славкина «Взрослая дочь молодого человека» я получил еще в «Современнике» — из рук Табакова. Прочитал и загорелся ее поставить. Но все артисты, кроме Олега Павловича, проголосовали против. Решил вернуться к этой идее уже в Театре имени Станиславского. Постановку предложили Табакову. Но Олег Павлович тянул с репетициями, а однажды явился в театр с большим картонным ящиком и со словами «Я принес вам отступного» стал доставать из него коньяк, икру, фрукты. Таким образом он просил прощения: Никита Михалков пригласил на роль Обломова и Табаков дал согласие сниматься.
«Взрослая дочь...» вернулась ко мне. На главную роль назначил Альберта Филозова, который страшно не нравился Васильеву (Толя, к слову, и пьесу не оценил). Его партнерами стали замечательные Эммануил Виторган, Юрий Гребенщиков, Лидия Савченко. Перед закрытием сезона я показал коллегам черновой прогон. Васильев сказал, что спектакль станет сенсацией, Морозов думал так же. И я со спокойным сердцем уехал в отпуск к родителям в Одессу. Там получил телеграмму из Управления культуры: «Вам и Анатолию Васильеву предоставляется квартира на двоих. Срочно приезжайте в Москву для получения ордера». Знал, что Попов написал письмо в Мосгорисполком с просьбой решить наш жилищный вопрос: я все еще жил в общежитии «Современника», Толя снимал номер в гостинице «Минск». Но почему нам дают одну квартиру на двоих? Мы же не родственники!
