Бабу Нину часто навещала старинная подруга — Вероника Витольдовна Полонская, Норочка — последняя любовь Маяковского. Она и в старости оставалась красоткой — всегда тщательно одетая и причесанная, с кудрями фиолетового цвета, накрашенными ресничками, маникюром.
Баба Нина тоже была красивая и ухоженная, хоть и старенькая. После инсульта плохо говорила, но держалась молодцом. Бывало, сидит и стонет: «Как же мне плохо! Спина болит...» А сама сигаретку закуривает, без которой жить не может. Тут в комнату входит какой-нибудь мужчина — и бабанька преображается. Стоны прерываются, выпрямляется спина. Глаз горит, и невозможно поверить, что пять минут назад она «умирала». Норочка была такая же. Я всегда смотрела на них и поражалась: «Что за женщины!
Даже в телогрейках на даче выглядят королевами!» А как они в покер играли! До одиннадцати вечера у всех выигрывала Норочка, потом она уезжала домой и начинала выигрывать бабанька.
Дача — это было счастье. Как и все, что связано с бабой Ниной. Папа снимал в Подмосковье комнату с верандой, и мы жили там вдвоем как в раю. Ходили в лес, собирали грибы и ягоды, варили варенье. Пили чай, смеялись, играли в «дурака»...
С бабанькой было хорошо. Она ничего не требовала, ни в чем не упрекала, просто любила. Другие взрослые все время меня «воспитывали»: ругали и наказывали. Не понимали — чем больше запретов, тем меньше толку.
На меня давить бесполезно. Все равно вывернусь, сделаю по-своему.
Если мама говорила: «Не пойдешь гулять, пока не выучишь уроки», послушно садилась за стол, но ничего не делала. Выяснялось это в десять вечера, когда надо было укладываться спать. Меня ругали за непослушание и отправляли в кровать. Я засыпала, а утром шла в школу и получала двойку. Дома мне в очередной раз влетало, но я не сдавалась. Вытирала слезы и бежала на улицу, где была заводилой и всеобщей любимицей.
Когда исполнилось десять, в жизни вроде бы наметился просвет. К нам перестала ездить баба Зоя. Мама разошлась со Старыгиным и вышла замуж в третий раз, за Льва Вайсмана. Он был театральным режиссером из Свердловска, ставил в ТЮЗе спектакль «Родительская суббота». С этого все и началось. Зоя Моисеевна любила Гошу, а новый избранник дочери ей не нравился.
Больше у нас она не появлялась.
Старыгин потом еще дважды менял жен, но говорил, что никого так не любил, как Мику. Он жалел, что ее потерял. Я не знаю точно, почему они с мамой расстались после десяти лет совместной жизни. Но Гоша был непростой человек, капризный и сильно пьющий. Мама рассказывала, что пыталась на него повлиять. Уговоры не помогли. Наверное, она устала от Гошиных выпивок, а Гоша — от ее скандалов. Старыгин к тому времени стал очень популярным и плохо переносил критику. Женщины не давали ему проходу — после «Трех мушкетеров» сумасшедшие поклонницы буквально лезли к нам в окна.
Я с Гошей общалась и после их с мамой развода. Он навсегда остался для меня любимым «искусственным» папой.
С третьим маминым мужем отношения не сложились. Лев Давыдович меня сразу невзлюбил, и я не могла к нему приспособиться. И так была сложным ребенком, а тут еще вступила в переходный возраст. Странно, что Вайсман, отец двоих детей, этого не понимал. Он постоянно кричал — даже из-за того, что дверь не закрыла, свет в комнате не выключила.
Мы тогда переехали в другую квартиру, у метро «Речной вокзал». Возвращаясь домой, я всегда крестилась в лифте: «Господи, сделай так, чтобы он не орал!» И только потом нажимала на кнопку и ехала наверх. Лифт был старый, с двумя деревянными дверками. С той поры много воды утекло, но мне и сейчас становится дурно, если попадаю в такую кабину. Сразу вспоминается наша с Вайсманом «война».
