Он редко ссорился. Если кто-то, по его мнению, вел себя неправильно, старался объясниться. Я не помню, чтобы Паша когда-нибудь грубо сцепился с другим артистом или постановщиком. И его очень уважают в коллективе.
Никто из людей, знающих Пашу, не может поверить в его виновность. «Дмитриченко — заказчик преступления? — говорят они. — Быть не может! Это не укладывается в голове! И вообще, невозможно представить, чтобы нормальный, успешный мужик решил убить или изуродовать человека и сломать собственную жизнь, жизнь своих близких только из-за того, что его девушке не давали ролей!»
Маша Прорвич рассказывает, что я требовала у Сергея Юрьевича партию Одетты — Одиллии. А он ответил, что у него двенадцать прим-балерин стоят в очередь на «Лебединое озеро», к которому я еще не готова.
И вообще — нужно поработать с педагогом-женщиной. Этот совет, мол, был воспринят Николаем Максимовичем как оскорбление. «Имей в виду, — сказал Цискаридзе Филину, — Анжелина записала этот разговор на диктофон!» Читать такое странно и удивительно. Все было иначе.
Весной прошлого года стало понятно, что меня целенаправленно ставят в менее значимые партии. Вроде бы обеспечивают работой, но совсем другого уровня. Совсем не той, которая была обещана руководством с самого начала, еще до прихода Филина. Николай Максимович решил поговорить с Сергеем Юрьевичем, чтобы он дал мне возможность станцевать «Лебединое озеро». Это было на прогоне балета «Корсар», между актами.
Я не присутствовала при разговоре, но Цискаридзе сказал мне: «Все нормально, он вроде не против». А потом возникла интересная ситуация.
«Лебединое» я могла станцевать в середине мая или в июне. Но меня запланировали на американские гастроли. Я не исполняла в тех спектаклях ведущих сольных партий, но снять Анжелину Воронцову оказалось совершенно невозможно: некем было заменить, хотя у нас на каждую вариацию очередь из семи солистов! Кто выйдет на сцену — зависит от желания или нежелания руководителя. Мне пришлось ехать в Америку, поэтому подготовить партию в «Лебедином» не получалось. Филин действовал в своей обычной манере. Вроде бы что-то пообещал, а потом сделал выполнение обещания невозможным.
—Что же все-таки с «Лебединым»? — поинтересовалась я у Филина, вернувшись с гастролей. — Вы ведь вроде были не против.
—Я и сейчас не против, — ответил он. — Но мы пока не определились с составами на этот балет.
Время шло. В конце сезона — по-моему, в последних числах июля — Сергей Юрьевич вызвал меня к себе.
—Тебе нужно отказаться от Цискаридзе.
—Почему?
—У него заканчивается контракт педагога. По моим сведениям, его не продлят, тебе придется работать с кем-то другим.
—Но зачем в таком случае мне отказываться от Николая Максимовича?
Обострять отношения? Так или иначе все само устроится.
Филин был разочарован. Он толкал меня к скандалу, а я не поддалась.
Это правда, что он советовал поработать с педагогом-женщиной. И не один раз, а постоянно, при каждом удобном случае. Но мои выступления показывали, что и с Николаем Максимовичем все прекрасно получается. И я каждый раз отвечала: «Мой педагог меня полностью устраивает, с ним комфортно работать, к тому же он дает классы. А именно с класса начинается профессиональная подготовка артиста».
Начался следующий сезон. С «Лебединым» по-прежнему было неясно. В декабре прошлого года я рискнула зайти к Филину. Ничего не требовала, только сказала:
—Сергей Юрьевич, я все-таки хотела бы попробовать себя в партии Одетты — Одиллии.
