Я за ними не успевала и ужасно этого стыдилась. Хотела показать себя с лучшей стороны, а никак не получалось.
Цискаридзе подкалывал: «Ну-ка, Алина Кабаева, покажи, как ты занимаешься балетом!» Он знал о моем гимнастическом прошлом и видел на московском конкурсе в номере «Клеопатра», поставленном Морихиро Ивата. Я там очень сильно гнулась, делала шпагат, стойки на локтях. Николай Максимович это припомнил.
Когда его назначили моим педагогом, я очень обрадовалась, но и удивилась. Не ожидала, что сам Цискаридзе захочет со мной работать, и вообще это большая редкость — чтобы мужчина взял ученицу-женщину. Потом Сергей Юрьевич Филин будет настойчиво советовать сменить педагога. Дескать, мужчина не может знать женский танец.
Но Николай Максимович его знает! Во-первых, он прошел школу Семеновой и Улановой, много с ними репетировал, внимательно слушал и запоминал каждый нюанс. И потом вводил в балеты не одну молодую исполнительницу. Говорить, что он чего-то не понимает в нашем деле, неправильно. Не случайно многие опытные танцовщицы в Большом театре, если у них заболевают или уезжают педагоги-женщины, обращаются к Николаю Максимовичу, просят с ними позаниматься.
Цискаридзе был не просто моим педагогом, он вводил меня в балеты, которые сам танцевал. Прежде всего — в балет «Щелкунчик». Николай Максимович каждый год танцует его тридцать первого декабря и мне тогда сделал подарок на Новый год. После спектакля подошел Анатолий Геннадьевич Иксанов. Поздравил, подарил цветы.
Было очень приятно.
В Большом приняли хорошо. Зависти или недоброжелательства я не чувствовала. Но поначалу была испугана, не знала, как себя вести. Я достаточно стеснительная, первой никогда не иду на контакт, а в театре мне его, собственно, и не с кем было устанавливать. С народными и заслуженными артистами на классе у Николая Максимовича я в силу возраста и положения не могла общаться. А с остальной частью труппы практически не пересекалась, так как не была занята в кордебалетных репетициях, готовила сольный репертуар с педагогом и концертмейстером. Долгое время я знала только тех девочек, с которыми сидела в гримерке. Обычно все знакомятся на гастролях, а у меня их поначалу не было, и я ходила по театру как по темному лесу, ничего не зная, не понимая. О романтических историях не могло быть и речи.
Я находилась в своеобразной изоляции. Только работала как сумасшедшая, готовила новые партии. Два сезона пролетели незаметно. Все складывалось прекрасно. А потом в Большой вернулся Филин...
О том, что нашу труппу возглавил Сергей Юрьевич, я узнала случайно. В тот вечер шел балет «Раймонда». Обычно, отправляясь на грим перед спектаклем, артисты расписываются в специальном бланке. Рядом с ним и лежал приказ о назначении Филина нашим художественным руководителем по контракту сроком на пять лет.
Сердце екнуло. Рядом стояла Семеняка. Видимо, я переменилась в лице, потому что она спросила:
—Что, прочитала приказ?
—Да, Людмила Ивановна, — упавшим голосом ответила я.
—Ну и почему так расстроилась? Ты же ему всегда нравилась.
Поразмыслив, я расслабилась. Решила, что Сергею Юрьевичу не за что держать на меня зла, мы ведь поступили одинаково. Он винил меня в том, что нарушила договоренность и ушла в Большой. А сам не доработал четыре месяца по контракту в «Стасике» и вернулся в альма-матер, как только представилась возможность. Надеялась, что мы поладим, но ошиблась. «Первый звоночек» прозвучал довольно скоро: меня сняли с парижских гастролей.
Почему — было понятно. Примерно за месяц до этого я ездила в Париж от Фонда имени Мариса Лиепы и танцевала с Цискаридзе «Шопениану» в Театре Елисейских Полей.
